Я спал, но сон был чуткий и тревожный, скорее это была даже дремота – я уже не спал, но еще и не проснулся. Армейская привычка вставать в шесть часов давала о себе знать. Но сегодня воскресенье, а в воскресенье подъем в семь часов. Я открыл глаза, пытаясь уловить обрывки сна. В это время кто-то уверенно зашел в наше расположение и громко проговорил:
- Дорожный батальон, сорок пять секунд – подъем!
Почти все резко вскочили, отбросили свои одеяла на спинки кроватей и стали быстро одеваться. Командир батальона подполковник Грачев, а это он подал команду, считал:
- Пять секунд, десять секунд…
Когда комбат досчитал до тридцати пяти секунд – начали выстраиваться неровные еще шеренги одевающихся на ходу солдат. По истечении сорока пяти секунд роты уже стояли, лишь некоторые нерадивые бойцы с опозданием вклинивались в строй.
Подполковник Грачев, который вчера заступил дежурным по части, осмотрел батальон и, оставшись довольным, объяснил распорядок сегодняшнего выходного дня. Когда Грачев заступает оперативным дежурным на выходные, он почти всегда устраивает быстрые подъемы своему батальону – это у него уже вошло в дурацкую привычку.
Отпустив пару плоских шуток, комбат подал команду: «Разойдись!»
В воскресенье нет зарядки, и поэтому, когда комбат распустил строй, все стали заправлять свои кровати и умываться. Кто-то включил телевизор, и бойцы окружили его в ожидании интересных передач. Через какое-то время дневальный подал команду: «Батальон, выходи строиться на завтрак». Бойцы не спеша стали выходить на улицу. Я, нехотя оторвавшись от телевизора, тоже побрел, подгоняемый дежурным по батальону, на выход.
Свежий утренний воздух немного приободрил меня, и я, задержавшись на крыльце, окинул взглядом привычную обстановку. Ночью был дождь, и лужи еще не успели высохнуть, наполняя свежестью воздух. Лето вступило в свои законные права, но особой жары пока еще не было. Но это и к лучшему, потому что в военной форме сильно потеешь, а снимать ее запрещают.
Строиться пока никто не собирался: солдаты разбились по кучкам и, перекуривая, вели неторопливые беседы. Я подошел к знакомым парням, поздоровался и стал прислушиваться к разговору.
- Сегодня опять кросс. Как он надоел!
- А комбат сказал, что будет еще и спортивный праздник.
- Как они уже достали! В воскресенье и то не дают отдохнуть.
- Ну… И так всю неделю пашешь, а тут еще и в выходной бегай по три километра да гири таскай.
Дежурный по батальону, выгнав всех из казармы, вышел на улицу. Под его руководством солдаты пошли строиться на плац. Построившись по ротам, мы отправились через плац в столовую. Старослужащие каждой роты шли в последних шеренгах: они не маршировали и не пели песню – за них все делали старающиеся за себя и за «дедов» «духи». Но когда стали подходить к столовой, пришлось потопать ногами и старослужащим, потому что на крыльце нас поджидал оперативный дежурный подполковник Грачев. Приняв доклад от дежурного по батальону, Грачев вышел перед строем и стал рассматривать солдат. Смотрел он на нас с какой-то неприятной улыбкой, будто видел в нас сборище дебилов. Он неспешно прохаживался перед нами, ища за чтобы зацепиться, чтобы появилась возможность поумничать и указать нам на наше приниженное положение. Комбат подошел к нашей третьей роте.
- Ковтун, ты не подорвешь боеготовность нашего батальона?- Ковтун стал расправлять китель афганки, закатанной по последнему писку армейской моды. – Вот видишь, все понимаешь…
- Справа в колонну по одному зайти в столовую! – Это комбат обратился к первой роте.
- Так, кто сегодня ответственный по батальону? Майор Пучин. Передайте ему, что я освобождаю караул от кросса и спортивного праздника. Пусть отдохнет караул – готовьтесь к наряду, смотрите телевизор.
Солдаты из состава караула стали радостно перешептываться, строить планы на день.
А Грачев тем временем продолжал:
- Кросс будет пять километров.
- Так это же не кросс, а марш-бросок,- возмутился Вадим Ковтун.
- Ты идешь в караул, Ковтун?
- Да.
- А хочешь идти? По-моему не хочешь. По-моему, ты сегодня хочешь побежать кросс. Онисин,- комбат обратился к сержанту, заступающему помощником начальника караула,- Ковтун не хочет идти в караул, он хочет бежать кросс.
- Да я не пробегу столько, я лучше в караул пойду, - видя, как оборачиваются дела, попытался реабилитироваться здоровяк Ковтун.
- А что такое? Слабенький Ковтун, да?
- Да нет, я просто простыл.
Комбату надоел этот разговор, и он отправил в столовую вторую роту. Мы повернулись направо и строем подошли на освободившееся место. А комбат тем временем переключился на понтонный батальон, стоящий рядом с нами.
- Я вас, засранцы, всех предупреждаю…
- Кто – засранцы? – перебили Грачева возмущенные парни из понтонного батальона.
- Нет, я не хочу вас оскорбить, я просто говорю: если увижу еще кого-нибудь, кто будет казарму обсыкать, тому несдобровать. Одного я уже поймал из спецбатальона, и он получил «задачу» на целый день. Здание и так старое, а вы еще подмываете его.
- Так туалеты закрыты,- опять послышался голос из строя.
- Открывайте туалеты и не загрязняйте их, а то дерьмо свое не убираете…
Наконец-то подошла и наша очередь идти в столовую. Справа в колонну по одному третья рота отправилась в столовую.
Приблизительно так начинается почти каждое воскресенье в нашей роте. Вообще-то, воскресенье – неплохой день, потому что иногда все же удается отдохнуть: ведь не всегда у нас проводят кроссы и спортивные праздники. Бывает, что солдат ничем не отягощают, и тогда мы спим или смотрим телевизор. Но я хотел рассказать о жестокости в армии, которая буквально захлестнула вооруженные силы…
Однажды в такое вот воскресенье после завтрака последовала внезапная команда на построение в рабочей форме одежды. Причем команда эта касалась практически всей бригады.
У кого была рабочая форма одежды, представляющая из себя ту же форму, в которой мы обычно ходим, но грязную, надели ее. Но наша рота, у которой каптерка была закрыта, пошла строиться на плац в повседневной чистой форме.
Всем было известно, куда поедет бригада – на картошку. Машины для личного состава выстроились перед КПП ( контрольно-пропускным пунктом ) и ждали посадки солдат. А тем временем бригада построилась на плацу. Начальник штаба бригады подполковник Бондарев вышел перед строем. Окинув взглядом солдат, он зычным голосом поздоровался с личным составом:
- Здравствуйте, товарищи?
- Здравия желаем, товарищ полковник! – дружно ответили солдаты, назвав подполковника Бондарева полковником не в знак уважения, а потому что так положено по строевому уставу.
- Наряд сегодня от кого? От дорожников. Так, кто сегодня заступает в наряд – выйти из строя.
Солдаты, заступающие в наряд, вышли из строя на белую линию и разобрались по нарядам: первые – караул, потом – наряд по парку, по КПП, по штабу, дневальные и наряд по столовой.
Сегодня я как обычно заступал в караул. За плечами у меня уже караулов сто, и конца и края им не видно. Но в общем это и к лучшему, потому что я привык к караулу и другие наряды меня абсолютно не привлекают. Конечно, караул не лучший наряд – не высыпаешься, целый день торчишь на вышке, а зимой еще и мерзнешь, но сейчас лето, а летом в карауле – здорово. Разденешься на вышке, чтобы не потеть, достанешь из-за пазухи тайком принесенную книжку и спокойно читаешь ее, позабыв на время об армии. Если нет книжки, то любуешься природой, слушаешь крохотный радиоприемник или пишешь письмо. Занятие найти летом всегда можно – скучать не приходится.
Когда Бондарев отошел и с нарядом остался ответственный по батальону майор Пучин, заступающий помощником начальника караула сержант Ведьмаченко, когда узнал, стал шумно возмущаться тому, что личный состав караула, несущий боевую задачу, заставляют перебирать картошку. Караульные Чучукалов, Барейшин, Доронеев поддержали Ведьмаченко, но им быстро заткнули рты старшие призывом братья Макашевы и приятель Ведьмаченко Мурамов, которые недавно тоже регулярно ходили в караул и знали, что летом не так уж и тяжела служба в карауле.
Пучин отвел караул в сторону и объяснил Ведьмаченко, что караулу дают пустяковую работу – загрузить уже перебранную картошку в контейнеры. Успокоившись, караул первым отправился в овощной склад.
Овощной склад представлял из себя просторное кирпичное помещение, полы которого были засыпаны тремя огромными кучами картошки. Вдоль белых стен стояли контейнеры с уже перебранной картошкой. Первую наименьшую кучу картошки нам, караулу, и предстояло погрузить в контейнеры. Работы действительно было немного, и мы сразу же принялись за дело. Взяв в руки ящики и бачки, мы рассосались возле кучи с картошкой. Заполнив ящик или бачок, солдаты относили картошку в контейнер, при этом посыпая ее каким-то белым порошком, который нам выдал начальник склада прапорщик Давыдов. Чуть позже подошла остальная часть заступающих в наряд и они тоже принялись за работу.
Сначала работали все, но потом старослужащие начали помаленьку бросать это грязное дело. Ведьмаченко принялся командовать караулом, его примеру последовали другие деды, начав командовать «духами», которые находились поблизости. Я, хоть и был старослужащим, все равно работал. Мне хотелось побыстрее закончить и уйти в казарму. Но другим не понравилось, что караул сейчас уйдет, а другие наряды останутся. В наш адрес полетели угрозы, которые деды собирались исполнить, если мы не останемся добирать остальную картошку вместе со всеми. Мне, как и Ведьмаченко, конечно врядли что-то грозило, но так как большинство состава караула были отслужившие лишь год, то они реально могли попасть под «раздачу».
Я засыпал очередной ящик картошки в контейнер, когда услышал вопль Ведьмаченко:
- Эй, а ты чего не работаешь?
- Я работаю. Да я работаю, Валера, - запричитал Тимофеенко, но было поздно. Разъяренный Ведьмаченко подскочил к Тимохе, который прослужил на полгода меньше его, и стал нещадно бить того ногами и руками. Учитывая мощную комплекцию Ведьмаченко, я представляю себе, каково приходилось Тимохе под тренированными мощными ударами Ведьмы.
Сержант Ведьмаченко с лицом, перекошенным от ярости, долбил локтем сверху вниз голову сидящего на корточках Тимофеенко, когда к нему, разошедшемуся не на шутку, подскочил Мурамов и стал оттаскивать Ведьмаченко от избитого солдата.
- Ведьма, не гони! – Мурамов почти оттащил Ведьмаченко, но тот еще раз ударил ногой Тимоху.
- Ты думаешь, мы и дальше будем работать? Сейчас караул доберет свою кучу и уйдет. А вы здесь сами перебирайте! – бросал Ведьма побитому Тимохе, который заступал в наряд по столовой.
- Не гони, Ведьма: у вас маленькая куча, а у нас большие. Пускай караул нам помогает.- Мурамова не радовала перспектива торчать на складе половину дня.
- Караул доберет свою кучу и уйдет, - не соглашался Ведьмаченко.
- Чо ты гонишь, Ведьма.
- А чо? А причем здесь я? Нам Пучин сказал перебирать эту кучу, и мы ее добираем и уходим.
- А кто будет остальное добирать? Я, что ли! – вышел из себя Мурик.
Ведьмаченко ничего не ответил, но позже приказал караулу остаться помогать остальным. В свою очередь Мурамов подошел сначала к Чучукалову, потом к другим парням из состава караула и каждого предупредил, что набьет морду любому, кто уйдет. И помощники, мол, ему найдутся, тем более что действительно его стали поддерживать в этом другие деды.
Чучукалов залез на второй ярус контейнеров и стал принимать ящики с картошкой у подходивших солдат. Кто-то исподтишка бросил в Чучукалова картофелиной. Потом опять кто-то бросил. Чучукалов, которого из-за фамилии прозвали Чуча, после длительного «обстрела» слез с контейнеров и пошел работать вместе со всеми. Но теперь, войдя во вкус, деды, напрочь завязав с переборкой картошки, принялись обстреливать всех подряд. Сначала в основном бросали по Чуче, но потом переключились и на других. Те, кому позволял авторитет, бросали в отместку, вследствие чего стали разгораться целые картофельные войны.
Мышкин, из состава караула, собирал вместе с Макаровым картошку в один большой бачок. Кто-то сказал Мышкину, чтобы он сходил за контейнером, потому что все контейнеры уже заполнили. Мышкин бросил работу, собираясь с Макаровым за контейнером. Ведьмаченко, увидев неработающего Мышкина, мгновенно рассвирепел:
- Ты почему стоишь?
- Да я сейчас за контейнером пойду.
- Ах за контейнером!.. – И Ведьмаченко сильно ударил ногой Мышкина в живот. Не удовлетворившись этим ударом, как достойным наказанием, Ведьма вплотную подошел к Мышкину и яростно стал избивать его руками и ногами. За Мышкина никто не заступился, лишь Мурамов попросил Ведьмаченко не бить Мышкина по лицу. От очередного удара Мышкин отлетел на большие доски, прислоненные к стене, и те чуть не упали на него, и так уже порядком получившего бобов. Наконец Ведьму все же оттащили от побитого солдата, и Мышкин, держась за живот, склонился над бачком, кидая в него картошку. Ведьмаченко был явно не в настроении и свою злобу, как всегда, сгонял на солдатах младших призывов и на тех, кто не в состоянии дать ему сдачи.
Между тем картофельная война приобрела более резвый характер. Деды теперь бросали во всех, кто относил картошку к контейнерам. Работа замедлилась, потому что желающих относить картошку, и при этом попадать под обстрел, становилось все меньше и меньше. Но старослужащим на это было наплевать – у них появилось развлечение, и они, позабыв обо всем на свете, выискивали себе все новые и новые жертвы, которые можно было обстрелять картошкой.
Караул закончил разбирать свою кучу, и я перестал работать. Ведьмаченко, оставив караул помогать другим, сам с разводящим Маркидяевым ушел в казарму. Я же решил остаться пока на складе и пошел к парням своего призыва, которые, расположившись на досках, слушали через наушники маленькие китайские радиоприемники. Лисицин ремонтировал сломанные им наушники, и все с интересом принимали живое участие в этом деле. Понаблюдав за бесплодными усилиями Лисицина, я сел рядом с ним и, расслабившись, стал прислушиваться к звукам радиоприемника. Маленький Чекмалев, стоящий напротив высокого Лисицина и насмехающийся над его неудачами по ремонту, вместе с Онисиным, Лисицыным, Ведьмаченко, Мурамовым, Нагорновым составляют дедовскую верхушку в нашей роте. Разбитые на две уважающие друг друга компании, они подчинили себе всю роту и заставили уважать себя дедовские верхушки других рот. Я дружен с ними, но участия в избиении «духов» и других стараюсь не принимать – это не по мне. Я сам, как и все, был «духом», получал и знаю, что это такое, когда тебя бьют впятером.
Картофелина, брошенная Максимовым, попала в Чекмалева. Максимов – представитель дедовской верхушки второй роты – дружит с нашей ротой и поэтому позволяет себе такие шутки. Чекмалев бросил в ответ. Завязалась «перестрелка». На помощь Чекмалеву поднялись Лисицын и Нагорнов. Максимову тоже помощники нашлись. Перестрелка вылилась в целое сражение.
Двое в зеленых старых рубашках ( такие рубашки выдают только наряду по столовой ) с бачком в руках пришли на склад за картошкой. Видимо, повара собирались приготовить картошку бригаде на обед. По ним сразу же открылся яростный огонь, и каждому из них здорово досталось: и в лицо, и по всему телу – обстреляли, так сказать, с пристрастием. После обстрела этих парней пинками заставили перебирать картошку вместе со всеми. Чекмалев и Онисин от нечего делать продолжали бросать картошку по солдатам в зеленых рубашках, а те, уворачиваясь, быстро работали, подгоняемые рядом работающими солдатами.
Не дождавшись картошки, повара отправили еще одного солдата из наряда по столовой – узнать в чем дело. По нему тоже открылся мощный прицельный обстрел. Чекмалев где-то отыскал ящик с огурцами и теперь пулял ими по несчастному бойцу. И этого тоже заставили работать. Чтобы парни из наряда по столовой не упрямились, их резво лупили работающие рядом солдаты из нашего батальона.
Мышкина попросили залезть на второй ярус контейнеров и принимать там ящики с перебранной картошкой. Увидев такую прекрасную мишень, Чекмалев, Онисин и Нагорнов принялись обстреливать огурцами и картошкой уворачивающегося Мышкина. К бросающим присоединился Лисицын, и, набрав полные руки картофелин, парни уже хотели было «расстрелять» Мышкина в упор, но он быстренько спрыгнул с контейнеров и стал прятаться. Азартные охотники подошли поближе и принялись прицельно бросать по загнанному Мышкину, появляющемуся, как в тире, между контейнерами то в одном месте, то в другом. Когда картошка в руках кончилась, Мышкина оставили в покое.
Вернувшись ко мне, «охотники» весело делились между собой впечатлениями от «охоты», и все вдруг заинтересовались огурцами, которыми бросался Чекмалев. Нагорнов взял огурец, посмотрел на него и бросил об стенку – огурец разлетелся в разные стороны.
-Разрывной! – засмеялся Нагорнов, и парни, набрав в руки огурцов, стали бросать их об стенку и по солдатам, перебирающим картошку.
На склад зашел парень в белой распашенке. Как выяснилось, это был старший наряда по столовой, и пришел он за своими бойцами. Первым его увидел Мурамов. Он подошел к этому парню и начал его расспрашивать. Заинтересовавшись, к Мурамову подключился Максимов. Не долго думая, Мурамов взял за шиворот старшего наряда по столовой и пару раз саданул его. Максимов решил не отставать и тоже врезал не вовремя оказавшемуся здесь солдату. Чекмалев, увидев, как оборачиваются дела, подскочил к Мурамову, все еще держащему старшего наряда по столовой. Узнав, кто это, он тоже пнул беззащитного парня. Мурамов обернулся в глубину склада и позвал Толстунова и Чучукалова. Те, оторвавшись от работы, подошли.
- Этот из вэ-сэ-эм? – спросил Мурамов.
- Да, - уверенно ответил Толстунов.
В ВСМ (взводе специальных машин) не было крепкой дедовской верхушки, и парней этого взвода никто не уважал, стараясь при встрече всячески унизить. Мурамов что-то сказал, и согнувшегося, избитого солдата Толстунов несколько раз сильно ударил ногой в живот. Гордый, улыбающийся Толстунов вместе с Чучукаловым отошел после своего «подвига» от жертвы и нехотя продолжил перебирать картошку.
Заинтересовавшись происходящим, Онисин подошел к компании развлекающихся друзей и тоже несколько раз хорошенько врезал побитому солдату. Потом настала очередь Лисицына, который наотмашь стал лупить попавшего под «раздачу» бойца. Остальные решили помочь в этом «трудном» деле Лисицыну, и старослужащие гурьбой набросились на свою жертву.
- Подождите! – Лисицын схватил избитого парня и пихнул его вглубь склада, чтобы с улицы не было видно, что происходит внутри. Озверевшая ватага дружно продолжала избивать невинного парня. Его лицо уже распухло и выражало дикую боль. Он попытался вырваться, но его крепко держали. Наконец он все же прорвался к выходу. Пнув его вдогонку, бессердечные деды, побоявшись, что их увидят с улицы, не стали догонять и так уже порядком получившего солдата.
Вторую кучу картошки полностью переложили в контейнеры, и парни из состава караула перестали работать и, прихватив меня, строем пошли в казарму.
|
|
